“По политическим мотивам, в административном порядке…”

история семьи в истории страны

Николай Павлович и Елена Никифоровна Шестаковы

85 лет для истории – срок небольшой. Но наши Горки вместили в него много событий: и сталинские репрессии, и развитие северных территорий, и годы Великой Отечественной войны, и послевоенное лихолетье, и социализм, перестройку и крах великой страны, и трудности новой российской действительности. Всё было. Но начиналось всё в 30-е годы, прошедшие чёрной полосой по жизни и судьбам наших прадедов и дедов. В том числе и моих родных бабушек и дедушек – спецпереселенцев, одних из первооснователей нашего посёлка.

Белых страниц в истории политических репрессий ещё очень много. А подлинная история страны как раз и складывается из историй отдельных судеб, людей, семей. Так уж повелось, что сегодня больше говорят о жертвах 58 статьи, депортированных народах и меньше и как-то стыдливо, вскользь о многомиллионной армии русского крестьянства, выдернутых из привычного уклада жизни, ставших не нужными власти врагами народа.

Я хочу рассказать свою историю о непростой судьбе моей бабушки Шестаковой Елены Никифоровны и деда Шестакова Николая Павловича.

У Александра Исаевича Солженицына есть такие, щемящие своей искренностью, строки:

“Был поток двадцать девятого и тридцатого годов, с добрую Обь, протолкнувший в тундру и тайгу миллионов 15 мужиков, (а как бы и не поболее). Но мужики народ – бессловесный, бесписьменный, ни жалоб не писали, ни мемуаров. С ними и следователи по ночам не корпели, на них и протоколов не тратили – довольно и сельсоветского постановления. Пролился этот поток, всосался в вечную мерзлоту, и даже самые горячие умы о нём почти не вспоминают. Как если бы русскую совесть он даже и не поранил. А между тем, не было у Сталина (да и у нас с вами) преступления тяжелей”.

Об истории нашей семьи точнее и не скажешь. Ни жалоб, ни писем, ни мемуаров…Только сухие факты: “На основании постановления Ярковского РИК Тюменской области и сельсовета деревни Новоалександровка семью Шестакова Павла Степановича признать кулаками второй категории. Основание: по политическим мотивам, в административном порядке”. В составе семьи Павла Степановича была и молодая семья его сына – Шестакова Николая Павловича и Шестаковой Елены Никифоровны, моих деда и бабушки по отцовской линии.

И как под копирку история второй семьи по материнской линии: “На основании постановления Вагайского РИК Тюменской области и сельсовета деревни Дубровное признать кулаками второй категории семью Ишимцева Ильи Михайловича и Евдокии Васильевны. Основание: по политическим мотивам, в административном порядке”. В составе этой семьи была и моя вторая бабушка Милютина Наталья Ильинична. Тогда ей было 18 лет.

А ещё остался страх в душе моих бабушек. Большой страх за каждое сказанное слово, за каждое воспоминание. Не дай Бог, сказать что-то лишнее о себе, о той жизни в родных краях в зажиточных и трудолюбивых семьях.

За что сослали? За то, что поверили в Советскую власть, в Декрет о земле, поддержали в своё время красное движение? За то, что от зари до зари трудились на себя? За то, что любили землю, умели жить и считать свои трудовые копейки. Не любили громких слов и деревенских лодырей, до обеда спавших, а потом возглавивших комитеты бедноты, сельские советы и первые колхозы.

За что сослали? Риторический вопрос, так и оставшийся без ответа для многих, многих…

Из воспоминаний моей бабушки -Шестаковой Елены Никифоровны:

“В нашей семье было принято рано вставать и ещё до восхода солнца сделать много дел по хозяйству. Летом, обычно, на покос уезжали часа в 4 утра,
чтобы до жары накосить травы. А возвращались в полдень, когда становилось очень жарко и работать уже тяжело. Проезжая мимо дома одного бедного
сельчанина, всегда видели его только что проснувшимся, опухшим от ночной пьянки. Как правило, в след неслись проклятия и угрозы. Уж очень было
неприятно тому бедолаге видеть чужой налаженный быт, достаток семьи. Вскоре он в
составе комбеда пришёл их раскулачивать. А позже, говорят, стал председателем Сельсовета. Видимо Советской власти такие люди были нужнее и
важнее”.

Очень трудно было говорить с бабушками о той, прошлой, их жизни. Поэтому нет ярких рассказов, семейных преданий. История рода оборвана в 1931 году. Оборвана жестоко, по-живому. Точнее сказать, была оборвана, но завилась новой ниточкой на глухом обском берегу – в Горках.

Реликвий тоже нет. Да и какие реликвии, если все ждали смерти на тобольской площади у осквернённого Софийского собора. А если что-то и было – ушло на новом месте в обмен на хлеб, одежду.

Из воспоминаний моей второй бабушки – Милютиной Натальи Ильиничны:

“Как стадо скота пригнали в Тобольск жителей нашей и соседних деревень, семей 10 всего. Некогда нарядная площадь перед собором была теперь
грязной, запущенной и какой-то очень страшной, до отказа набитой такими же горемыками, как и мы. Двери собора были открыты, туда-сюда сновали
какие-то люди, громко разговаривали, курили, матерились, даже страшно было представить, что такое возможно в святом месте. Мы все сидели прямо
на земле, вокруг ходили вооруженные красноармейцы, иногда разрешали отойти ненадолго наломать веток для костерка. На ночь детей, женщин и
стариков загнали в собор, закрыли двери. Тихо плакали женщины, о чём-то переговаривались старики. Никто не ждал и даже не надеялся на хорошее,
мысленно все прощались с жизнью. Так продолжалось несколько дней подряд. Неизвестность сводила с ума, притупляла все чувства, кроме отчаянья.
Как-то ночью вдруг всех всколыхнул громкий вскрик одного старика. Все в страхе посмотрели за его рукой, протянутой к одному из окон Собора, и
увидели в оконном проёме светящийся лик Господа. Всего мгновенье, и ничего не стало. Но вздох облегчения прошёл по людской толпе: вернулась
надежда, что будем живы, всё как-нибудь обойдется… Людям всегда нужно иметь надежду…”.

Да, ломали жестоко, так, чтобы раздавить, смять, лишить воли – ведь такими легче управлять. Но человек – не скот, даже в тех условиях люди оставались людьми. Положение спецпереселенцев, так называли высланных крестьян, было очень тяжелым. Они находились под надзором ОГПУ, вплоть до 50-х годов. Выживание спецпереселен-цев было сопряжено с коренной ломкой бытия, с поиском новых жизненных ориентиров на фоне осознания ущербности личной судьбы и неопределённости будущего. Какие только “воспитательные” меры воздействия не придумывали для них представители надзорных органов.

Старожилы рассказывают, что в государственные праздники на 1 Мая, 7 ноября все жители посёлка выводились на праздничные демонстрации. Это касалось и детей. Так вот, те дети, которые хорошо учились – шли в колонне и несли плакаты, портреты, веточки, украшенные цветами, а те, кто плохо успевал в школе, шли в конце колонны и несли в руках мочало. Можно ли более унизить человеческое достоинство? И зачем? Скотское отношение к себе, к людям бабушка моя не простила, по-видимому, советской власти. Никогда и ни разу не разделила моего восторга по поводу вступления в октябрята, пионеры, комсомол.

Моя бабушка, Шестакова Елена Никифоровна (в девичестве Смирнова), родилась 3 июня 1907 года в деревне Новоалександровка Ярковского района Тюменской области в крестьянской семье. В 1925 году вышла замуж за односельчанина Шестакова Николая Павловича. Жили большой семьёй с родителями мужа и двумя его младшими братьями. Трудились, детей рожали, радовались простому человеческому счастью. И в голову тогда никому не приходило, что за купленные на свои, на кровные, горбом заработанные деньги, косилку и сортировку отошлют семью туда, куда “Макар телят не гонял”.

Из воспоминаний бабушки Шестаковой Елены Никифоровны:

“Согнали всех на берег, ждали баржу. Тогда уже знали, что повезут на Север, но куда, не сказали. У нас сын Андрюша и две маленькие девочки.
Очень страшно было, прежде всего, за них. Впереди неизвестность, и никто даже не надеялся, что будут какие-то человеческие условия, все понимали,
что везут на верную гибель, в глухие места. На берег пришла сестра, живущая в Тобольске. Разрешили попрощаться. Тогда сестра предложила
оставить младшую дочку у них. Так было больно, страшно отрывать от себя ребёнка. До последнего момента металась – то соглашалась оставить, то
забирала ребёночка из рук сестры. Но, в конце концов, всё же оставила. Всё сердце изболелось, душа на части рвалась, и не было успокоения. И
только спустя время, год или полтора, пришло письмо от сестры, в котором она написала, что после отъезда родителей девочка заболела и умерла.
Царствие ей небесное, такое время было страшное…

Мужчины в составе плотницких бригад расчищали место под будущий посёлок, рубили просеки. Началось строительство домов и землянок. Женщины
корчевали пни, рвали в лесу мох и в мешках носили на стройку. Работали по 12 часов, многие из Кушевата на работу ходили. Было очень голодно. Ели
какие-то корешки, мох. Сил уже не было. Однажды присела отдохнуть, а подняться не смогла. Домой меня принесли, а утром председатель Сорин пришёл
и перевёл меня работать на пекарню в Кушеват, сжалился. Благодаря Сорину я выжила”.

Потом бабушка работала в колхозе “Заря”, была звеньевой передовой полеводческой бригады, добивалась рекордно высоких урожаев картофеля. В 1942 году бабушку наградили Похвальной грамотой районной сельскохозяйственной выставки, а в 1943 году бабушка была занесена в Книгу почёта I сельскохозяйственной выставки Шурышкарского района Ямало-Ненецкого округа Омской области.

Холод, голод, страх, изнурительный труд – всё пришлось хлебнуть полной чашей. Выжили, выстояли, не обозлились и не потеряли человеческое достоинство.

Бабушка была грамотной. В детстве она посещала церковно-приходскую школу, умела читать и писать. Она научила нас любить книги и сама очень любила читать. Целым ритуалом было прочтение свежих газет. На чистый (это было обязательно) стол раскладывалась свежая почта – в порядке от центральной до районной. Бабушка надевала очки, и долго было слышно шуршание газетной бумаги…

В детстве учительница церковно-приходской школы подарила бабушке, тогда ещё маленькой девочке, сборник стихов русского поэта Алексея Кольцова. С тех пор этот поэт стал любимым бабушкиным поэтом. Есть такая семейная история о том, что в спешке сборов, когда семью объявили врагами народа, бабушка сунула эту книжечку куда-то в свои вещи и сохранила её, несмотря ни на что. Кто-то, возможно, усмехнётся – подумаешь ценность. Но вот такой она была, моя бабушка Шестакова Елена Никифоровна – бесконечно доброй, светлой и позитивной. Теперь уже никто не расскажет – помогли ли ей хоть когда-то эти незамысловатые стихи, смогли ли поддержать, успокоить, внушить надежду. Но раз сохранилась эта книжечка – значит, была нужна, наравне с куском хлеба и минутой отдыха в череде бесконечного, адски тяжёлого труда.

Уже потом, когда выжили в те первые суровые зимы, приноровились к новым реалиям, пережили войну, смерть родных и близких, когда снова стали улыбаться и радоваться жизни, бабушка моя Лена нашла возможность скопить (как?) деньги, чтобы помочь купить моему папе фотоаппарат. И снова можно засомневаться в рациональности такого поступка. Одна (дед Николай Павлович к тому времени уже умер), пятеро детей, мал мала меньше, каторжный колхозный труд за галочки – и этим деньгам, конечно, нашлось бы применение. Но, видимо, где-то на уровне подсознания было понимание того, что человек не может жить без памяти семьи, рода, страны. Жило чувство того, что этот период жизни должен быть запечатлён на фотографиях, ради семейной памяти, ради памяти для её потомков. Откуда такое могло быть в душе, в личности простой крестьянки? А ведь было! И до сих пор мы удивляемся, восхищаемся и помним нашу дорогую бабушку.

А своего деда Шестакова Николая Павловича я не помню. Сохранилась его единственная фотография, где они вместе с бабушкой – молодые, красивые и очень серьёзные. Сфотографированы они предположительно перед раскулачиванием.

Мой дед, Николай Павлович, родился и вырос в деревне Новоалександровка Ярковского района Тюменской области. Будучи женатым, в составе семьи своего отца – Шестакова Павла Степановича, в

1931 году был раскулачен и выслан на спецпереселение на обской север. В то время у молодой семьи уже было 3 детей -старший сын Андрей, двухгодовалая дочь Зоя и маленькая дочь Анна. На Севере родились другие дети – Константин (мой папа), Людмила, Нина, Зинаида, Валентина. Жизнь продолжалась.

Во время Великой Отечественной войны спецпереселенцам досталось по полной программе, как всегда. Поначалу врагов народа на фронт не брали. Но был и другой фронт – трудовой. Зимы 1941,
1942, 1943, 1944 годов Николай Павлович работал в обозе, перевозящем рыбу с промыслов Нового Порта на рыбоконсервный завод города Салехарда. 500 километров пути по голой, насквозь промёрзшей тундре. Туда и обратно. Всю зиму. Скудное питание, недостаток тёплой одежды, физические перегрузки – всё это сильно подорвало здоровье. В 1944 году дед был переведён начальником промышленного комбината (промкомбината) в Горках. На комбинате изготавливали деревянную мебель, доски, ящики, рамы и другие деревянные изделия. Лес приходилось заготавливать самим, вывозить, обрабатывать, выполнять заказы качественно и в срок. На проблемы со здоровьем никто скидку не делал. Николай Павлович сильно болел, но нужной медицинской помощи спецпереселенцы не имели.

Только в мае 1954 года деда увезли на обследование и отправили в Свердловск на лечение. 15 сентября 1954 года он умер в одной из больниц Свердловска. Семья не знает, где он похоронен, где его могила.

Бабушка осталась одна. Большая семья, хозяйство, работа в колхозе – всё легло на женские плечи. Но не ожесточилась, не озлобилась. По жизни пронесла доброе сердце, сердечность и человеческое участие. Бабушка Лена всегда хотела, чтобы её дети получили образование, вышли в люди. Для этого она делала всё, что могла. Старшая дочь Зоя (Шахова Зоя Николаевна) окончила школу в 1942 году. В то время детям спецпереселенцев разрешали учиться дальше только по особому разрешению. Бабушка писала просьбы в райком партии и добилась этого разрешения. В 1942 году Зоя поступила в Салехардское педагогическое училище. Закончив его, она вернулась в родной район с дипломом учителя и вплоть до пенсии работала в Горковской школе учителем начальных классов.

В 1953 году сын Константин (Шестаков Константин Николаевич) поступил в Салехардский олентехникум (позже Салехардский ЗВТ). В 1954 году умер отец Николай Павлович. У бабушки на руках остались 4 маленьких дочери, но она не разрешила сыну бросить учёбу. В 1957 году Константин окончил техникум и приехал в родной посёлок уже специалистом. Дочери Зинаида и Нина закончили Салехардское педучилище, работали учителями начальных классов. А младшая дочь Валентина закончила Тобольский рыб-техникум и уехала работать на Дальний Восток. Вот такая простая история. Очень жаль, что ничего не сохранилось о прадеде, главе семьи Шестакове Павле Степановиче и прабабушке Шестаковой Марии Евгеньевне. Известно только, что оба они умерли ещё до войны, похоронены в Горках.

А семейные реликвии всё же есть. Это наш замечательный посёлок, наши Горки. Посёлок, который вырос на месте вековой тайги, благодаря труду наших бабушек и дедушек. Посёлок, в котором началась новая страница истории семьи, история рода.

Прошли года.

Посёлок стал красивым.

Но не забудем никогда, какой он создан силой.

Эти проникновенные строки о Горках написала в детстве моя дочь. Так продолжается история семьи.

Наталья Русских,
преподаватель

Фото из семейного архива.

30 октября 2016 года № 44

“Северная панорама”. При использовании материалов
ссылка на “Северную панораму” обязательна.